[Viperidae Crotalus]

как наивен и глуп этот лисий принцип:
ждать всем сердцем, всегда, везде
и искать Повзрослевших Жестоких Принцев

в каждой падающей звезде.

#Сборник_Обломки

@темы: поэзия, (с), fairytale inspired

---

[Viperidae Crotalus]

"я никогда не покину корабль", — в тёплых глазах — ожидание смерти. чайкой израненной бьётся ноябрь на перекрёстке соседних столетий. в Северном море волну за волной чёрными красками пена рисует... Вам, лейтенант, непривычно темно — Вашу надежду развеяла буря.

миг передышки — и снова гроза ломкие молнии всюду метает, ветер свивает в цветных парусах гибельный танец по самому краю, соль оседает, как снег, в волосах, Вас, лейтенант, преждевременно старя, Вы, как и раньше, верны небесам, Ваши молитвы — из кремня и стали.

...мне бы коснуться тебя хоть во сне, лёгкой улыбкой утешить в печали, я бы сдержала и ветер, и снег, лишь бы корабль твой спокойно причалил в западный порт, где алеет заря розовой дымкой морского тумана... мне говорили, мечты — это яд... я им не верю и верить не стану.

...ты мне приснился в предзимний рассвет — пальцы белели на ручке штурвала, я тебе буду и сердце, и свет, я перед Богом тебе обещала. тёплой рукой я согрею твои — облако веры наброшу на плечи... буря стихает у самой земли. тёмное время, по счастью, не вечно.

...старый корабль шепчет сказки волнам, ласковый вереск цветёт, словно небо, медленно падает с глаз пелена, Вам, лейтенант, теперь сумрак неведом. тает луна в колыбели утра, милый мой друг, обнимать Вас — отрада. если настанет для смерти пора, я тебя выведу даже из ада.

(с) Eshu | poetry

@темы: поэзия, (с), Eshu | poetry

---

[Viperidae Crotalus]

календарь поменяет картинку. июльский смог
разлетится осколками ливней тебе под ноги.
осень в блогах и парках читается между строк.
август – лучшее время всему подводить итоги.
август - лучшее время искать себя в поездах,
в самолетах, пустых электричках, на автострадах.
от скитаний, казалось бы, что тут за польза, да?
ведь уверенность в завтрашнем дышит и так на ладан.
август - лучшее время сквозь сон вспоминать о том,
что за годы твоя голова забросала хламом,
пропустила раз сто через ржавое решето,
искаженные мысли на сердце пролив бальзамом.
август сизые тучи сгоняет в твоё окно
и черемухой спелой язык говорливый вяжет.
видишь, плавно вращается солнца веретено,
превращая лучи в золотую паучью пряжу?
нити нежно вплетутся в листву, обернут стволы,
ровной гладью по небу пройдут у порога ночи,
и коснутся тебя острым кончиком той иглы,
что стежок за стежком осень раннюю нам пророчит.
календарь поменяет картинку, а ты - наряд.
август пахнет туманами, сливой и тёплым ветром.
осень прячет под шляпой из фетра лукавый взгляд,
приближаясь к тебе километр за километром.

(с) Лёша Самолётова

@темы: поэзия, (с), Лёша Самолётова

---

[Viperidae Crotalus]

нет времени для «любить», но много для «сомневаться».
за рёбра зашит рубин (от блеска немеют пальцы):
он вроде бы как горит и, кажется, даже светит —
у лестницы в сентябри я медлю, хватая ветер
иссушенным жаждой ртом: чего я хочу? не знаю.
…сожги меня под мостом, кого-нибудь согревая.
развей меня выше гор, где дышится слишком сложно.
представь меня как простор — и втисни его подкожно,
представь меня с ноготок — и вырасти в хризантему.
пусти мне по венам ток… а впрочем, он там всё время.
он вроде бы как идёт и даже не убивает:
смертелен любой исход, а выгляжу как живая.
но только не каждый жив, кто боек и надоедлив.
у лестницы в сентябри я каждое лето медлю,
не зная, куда и как, зачем, и к чему, и как же…
но если предсказан шаг и сердцу тут не прикажешь,
и если судьбу творим мы сами, того не зная,
то чёртовы сентябри однажды меня сломают
и после — поверх рябин, под ливень многоголосый
растает в руках рубин, стекая сквозь пальцы в осень,
а ток прекратит бежать по венам, от страха ломким.
я — кончик карандаша. узор на краю тесёмки.
я с краю и малость за: недолго висеть осталось.
за рёбра зашит вокзал — там столько перебывало,
что мест не хватает всем. я рвусь на куски по шрамам…
букетиком хризантем вручи меня самым-самым,
а пару себе оставь — поставь умирать на столик,
ведь правда, она проста: чем дольше ты дружишь с болью,
тем проще о ней забыть, смириться и даже сжиться.
за рёбра зашит рубин, по форме похож на птицу —
но знают календари, что птицам — я лгать не буду, —
у лестницы в сентябри
пора
улетать
отсюда.

(с)

@темы: поэзия, (с), дарёна хэйл

---

[Viperidae Crotalus]

я негодна
душа просрочена, зачерствела
говорят, что потёмки, а я скажу - сущий мрак
я - бардак
несогласье души, головы и тела
я сама себе друг и сама себе вечный враг
я - кино
только глупый репит и тизер
бесконечно мелькающий, серый никчемный фон
я - тюрьма
да такая, каких ты еще не видел
заключаю себя, остальных - выгоняю вон
я - родник
со святою водой, от которой сушит
не напиться за раз, возвращайся к ней снова, снова
я - земля
ну а значит - сплошная суша
только света там край кем-то был ненарочно сколот
я - дорога
иди по ней, но не смотри за спину
потому что так лучше - идти и совсем не знать:
я - война
и здесь люди теряя друг друга, гибнут
позабыв отпустить и поклявшись не привыкать
и я космос - планеты, кружась, пропадают в бездне
черных дыр, бесконечности звезд и твоих речей

я есть жизнь
и когда эта жизнь исчезнет
так получится, друг, что исчезну я
вместе с ней

(с) kucherova_fm

@темы: поэзия, (с), [f], kucherova_fm

---

[Viperidae Crotalus]

Мы с тобой играем в одну игру: ты подходишь, а я — убегаю прочь.
В этих играх люди друг другу врут, неспособные всё это превозмочь. И играют, собственно, каждый день, принимая ложь за насущный быт.
Мы с тобой играем, как свет и тень: я держу за видимость, что забыт, если ты становишься ближе, чем расстояние где-то лишь в пару строк.
Мы с тобой играем, да вот зачем? Я и сам ответить себе не смог, но продолжил снова с тобой играть, не заметив, что получил азарт.
И, напротив солнцу и всем ветрам, не заметил, как постучался март родом с прошлого в мысли и память мне, затирая истину в имена: это всё игра, и о той весне мне не стоит больше и вспоминать.

Там с тобой совсем не играли мы, настоящим пропитан был каждый миг. А сейчас мы слишком отдалены, чтобы к чувству старому я приник, но об этом я не жалею, лишь
понимаю, что упустил свой пыл. И его от игр не отличишь, но не значит это,
что я забыл.

Мы с тобой играем в одну игру: я иду, а ты улетаешь вдаль.
И пускай мне в истине вновь соврут, мне уже прошедшего и не жаль.
И, пускай навстречу шальным ветрам, мимо солнца, не веря и не любя, я пойду — я знаю, что всё игра,
где в ней каждый хочет найти себя.

21.11.16

@темы: поэзия, (с), Декабрь

---

[Viperidae Crotalus]

Мы ещё станцуем танго

Однажды мы отключим смартфоны и выйдем в мир.
Там будет весна, и фонари повиснут в маслянистой мгле огромными золотыми светляками. Взявшись за руки, мы пройдём сквозь их матовое свечение, и свет прилипнет к нашим телам и останется с нами надолго.

Однажды нам надоест дружить на фейсбуке, и мы поедем с друзьями к морю.
Всё будет по-настоящему: серебряные рыбки, чайки-охотницы и замки из песка. Волны подберутся поближе и слижут наши следы, ну и пусть. Главное, что они там были. А в полночь над белым берегом взойдёт луна – безупречно круглая, точно обведённая циркулем. И вдруг небо опрокинется прямо на нас, и мы, конечно же, в честь этого откупорим бурбон.

Однажды мы удалим все-все фото из инстаграма и ни разу об этом не пожалеем. Еда окажется такой вкусной, что её никто не успеет сфотографировать. Мы будем бродить по приморскому рынку и угощаться гранатами, вдыхать ароматы паприки и кардамона, смотреть, как торговки вылавливают из кастрюль домашнюю брынзу, чтобы обернуть её в белоснежную марлю. И нам ни разу не придёт в голову включить камеру, ни разу. Потому что… зачем?

Однажды искусственная реальность сериалов покажется нам слишком душной и тесной. Мы прервём на середине восемнадцатый сезон, потому что нам просто захочется жить. Смотреть, как плывут льды по зимней реке, кормить голубей, целоваться, несмотря на мороз. Летящие снежные хлопья напомнят нам кокосовую стружку, и мы рассмеёмся. А потом пойдём греться в ночной ресторанчик и станцуем танго. Ничего, что пока не умеем. Мы всё равно станцуем.

Однажды мы перестанем следовать моде и вдруг обретём собственный стиль. Наплевав на условности, будем сочетать несочетаемое и экспериментировать с цветами. Мне простят слишком яркие наряды, помады, вызывающие причёски. Тебе простят твою простоту. И я достану бабушкину камею, а ты купишь фетровую шляпу на барахолке. И это будет очень красиво, клянусь, по-настоящему красиво.

Однажды мы вытащим из ушей наушники и прислушаемся к сердцу. Вдруг выяснится, что музыка повсюду – в шорохе прошлогодней листвы, в стуке дождя и в пыхтении кофейника. Мы услышим мысли старых кирпичных домов, и тихие разговоры деревьев, и даже молчание облаков. И в этой мелодии не прозвучит ни одной фальшивой ноты, ни единой.

Однажды нам станет скучно читать нелепые твиты, и мы наконец достанем с полки книги. От их пыльного аромата в душе проснётся странное чувство, имени которому мы так и не найдём. Все забытые детские мечты с новой силой обрушатся на нас: захочется бороздить моря, скакать по прериям, искать сокровища и спасаться от погони. И влюбляться, Господи, как же нам захочется влюбляться.

Однажды мы прекратим признаваться в любви дурацкими смайликами, а просто заглянем друг другу в глаза. И в них увидим все созвездия Вселенной, и обрывки самых тёплых снов, и своё собственное отражение. И ничего не придётся говорить, всё станет понятно без слов. Но ты всё равно спросишь, а я отвечу.

Ты устал и не веришь мне, но я-то знаю. Однажды всё будет именно так.
Мы ещё станцуем танго.
Обещаю.

#сказка #городская_сказка #cityhaze #Татьяна_Стрельченко@cityhaze
Сборник: Стихи и проза Татьяны Стрельченко

@темы: (с), проза, [f], Татьяна Стрельченко

---

[Viperidae Crotalus]

в юности любил умирать, представлял по себе воронку,
опаленных друзей, от горя живых едва.
а теперь помру - отойду покурить в сторонку.
жизнь сойдется за мной без шва.

в юности любил побольней: терзают - и ты терзаешь.
падал освежеванным в ночь, с бутылкою в кулаке.
а как отдал всех бывших жен потихоньку замуж,
так, ты знаешь, иду теперь налегке.

в юности любил быть умней, стыдил бы тебя, невежду,
придирался к словам, высмеивал, нес бы чушь.
а потом увидел, как мал, и с тех пор ничего не вешу.
полюбил учиться. теперь учусь.

в юности любил побороться с Богом, пока был в силе,
объяснить, что Ему конкретно не удалось.
внук родился - и там меня, наверху, простили.
я увидел, как Он идет через нас насквозь.

я молился, как ты: "дай мне, Отче, высокий терем,
ремесло и жену, укрепи меня, защити".
вместо "дай мне, Отче, быть благодарным своим потерям.
дай мне всё оставить, чтобы Тебя найти".

(с) Вера Полозкова

@темы: поэзия, (с), Вера Полозкова, [f]

---

[Viperidae Crotalus]

в огненных тисках землю сжал пятой злой стихией металл,
соль её – ружейная сталь, рваных ран в нечистых бинтах –
сотни, мир – осколочный ад, сколько их, чужих неживых?
блеск патронов, гроздья гранат из-под чьей-то грязной полы,
прибыль – смерть на деньги менять. взламывают грунт изнутри
сплавы из живого огня, тащит в бесконечный бэд трип
крови медный вкус на губах, хрома скрип под шагом сапог,
«сжалься!» крик – уже не мольба, а надежды жгучий глоток.
дрожью от вольфрамовых ласк не насытить жадную тьму.

ржавый успокоится лязг, визг станков в сернистом дыму
воем свёрл и скрипом цепей не нарушит жуть тишины.
и нельзя того, кто отпет, со скамьи вернуть запасных.
мир агонизирует наш, в гниль и пыль рассыпан людьми.

Боже, если новых создашь, то давай-ка их вразуми.

(с) /Бродячий Мур/

@темы: поэзия, (с), /Бродячий Мур/

---

[Viperidae Crotalus]

В девятой квартире живет ангел

На улице – обалденная весна.
А книга не то чтобы неинтересная, просто жизнь гораздо многообразнее в своей чудесности, чем какая-то смесь букв на белой бумаге. Я давно научилась бороться с ограниченностью фантазии современных писателей: покупаешь книгу – скажем, детектив, – хорошенько встряхиваешь, повторяя про себя какую-нибудь одну фразу, например, «в девятой квартире живет ангел», и – вуаля – из обычного второсортного детектива выходит дивная и приятная сердцу история. А если повезет – то не одна.

– Вы не подскажете, девятая квартира на третьем этаже?

– Вы не подскажете, девятая квартира на третьем этаже? – вопрос обращен ко мне. Странно, вообще-то, обычно меня мало кто замечает. Сейчас уже почти май, и ветка, на которой я сижу, надежно спрятана новорожденной листвой, пахучей, как мелисса в бабушкином чае.

Мужчина средних лет в бежевом, видавшем виды плаще, джинсах и фетровой шляпе, из-под которой выглядывает серебряный иней зрелости на курчавых темных волосах. Глаза голубые, в них горькая смесь грусти и корвалола.

Прежде чем ответить, пробую как можно более элегантно сползти по стволу начинающего цвести каштана. Понимаю, что до грации североафриканских макак мне еще учиться и учиться, но не огорчаюсь: вся наша жизнь – непрерывное самосовершенствование – глядишь, к ста годам научусь.

– Девятая квартира, она… как бы так правильнее выразиться… она всегда где-нибудь не там, – отвечаю, отдышавшись. Поскольку во дворе, кроме чокнутой риэлторши с замашками Тарзана, никого не оказалось, мужчине в плаще и шляпе пришлось дождаться этого светлого мига.
– Что значит – где-нибудь не там? – хмурится.
– Я вас понимаю, – прячу книгу в разноцветную сумку через плечо, встряхиваю седыми локонами, одновременно пытаясь сообразить, как бы так выразиться яснее.
– У нас очень необычный подъезд, понимаете? Большинство его жителей уже давно стали героями историй сказочника из тридцать восьмой квартиры, поэтому их жизнь уже не такая, как была прежде. Вот я, например, совершенно изменилась. Раньше я была одинокой пенсионеркой – бабой Катей, – а теперь… впрочем, не в этом дело. Просто девятая квартира постоянно исчезает и появляется на другом этаже. Сложно сказать, с какой частотой это происходит, по секрету вам скажу, скорее всего – с такой, какой ей вздумается, и, может быть даже, это не зависит от воли ее обитателя.
– Что за чушь вы несете? – возмущается мужчина и уже собирается уйти.
– Это не чушь, – улыбаюсь. Стараюсь, чтобы моя улыбка выглядела приветливой – не такой чеширской, конечно, но уж какая есть.
– Валерий Павлович. Но для вас, – он окидывает меня оценивающим взглядом, – просто Валерий.

Жаль, конечно, что сказочник не сделал меня молодой и красивой, теперь так и придется вечно в старушечью шкурку возвращаться.

– Пойдемте, Валерий, попробуем найти вашу девятую квартиру, – моему вкрадчивому тону позавидовал бы сам Николай Оскарович Ливензон, врач-психиатр из первой квартиры. Все, кто с ним когда-либо общался, поневоле перенимали эти божественно-снисходительные ко всему сущему интонации. – Вы не возражаете, если мы пойдем пешком?
– У вас лифт не работает? – понимающе кивает Валерий.
– Нет, просто только так можно найти мигрирующую то и дело жилплощадь. Пойдемте.
– Снова ваши шутки? – устало интересуется мой новый знакомец.
– Да какие уж тут шутки, – вздыхаю, – вы сами убедитесь, девятая квартира должна быть на третьем этаже, сразу после восьмой, правильно?
– Да, – подтверждает.
– Вот пойдем и посмотрим. Можем туда на лифте подняться, – предлагаю.
– Нет, нет, давайте пешком, – Валерий приосанился: мол, наше поколение о-го-го, не то, что нынешнее племя. Я с ним согласна.
Мы заходим в подъезд, и я не без доброго ехидства наблюдаю, как брови нового знакомца старательно ползут вверх.

Наш подъезд не уступает в своей оригинальности обитателям. Спасибо-таки сказочнику – он очень светлый человек, – и спасибо его дочери – она художник. На стене вдоль лестницы на первом этаже нарисована солнечная лагуна, прозрачная бирюзовая вода, камешки на дне, пальмы и золотой песок. Да так нарисованы, что Валерий, как и многие до него, прикасается кончиками пальцев к стене, чтобы проверить, не явь ли этот экзотический уголок. На следующей стене – джунгли: лианы, сквозь которые едва проникает солнечный свет, длиннохвостые пестрые птицы.

– В пятой квартире живет молодая семейная пара, – Валерий учтиво кивает и думает о своем. – Они бесстыдно молоды и влюблены. Каждую ночь сила их страсти зажигает новую звезду – хотите верьте, хотите нет. Сами они, конечно, этого не замечают, но вот их сосед – настоящий звездочет старой школы – знает и каждый вечер, возвращаясь с прогулки, тихо посмеивается в усы. Мне с моей ветки все хорошо видно и слышно. Я вообще думаю, что и наша вселенная появилась таким же образом. Сила, зарождающаяся в любви, еще и не на такие подвиги способна.
– Да уж, – вздыхает Валерий, – могу с вами согласиться, хоть у вас и слишком богатое воображение, на мой вкус.
– Это не у меня, это у сказочника нашего, – смеюсь. – Как напишет чего, так потом живи и радуйся, и мужественно неси свою геройскую ношу во веки вечные. Но нам всем это только на пользу. Еще никто в нашем подъезде со дня заселения не заболел ни разу по-крупному и не умер. Эту тему неприятно обсуждать, вообще-то, не знаю, зачем я все это вам говорю. Ладно уж, вы же никому не расскажете?.. В седьмой квартире живет наш общий домовой – Анатолий Кузьмич. Он, как Атлант, держит на своих хрупких плечах весь наш подъезд. Да так хорошо держит, что уже тридцать лет – ни одного пожара, наводнения, даже трубы ни в одной квартире ни разу не прорвало, сантехники все головой качают и сваливают на везение. Я когда-то зашла в гости к Анатолию Кузьмичу, у него дома – ой-ой-ой – масса интересного древнего хлама. Горелки, патефон, тяжелый медный утюг, еще дореволюционный, деревянные перья и чернильницы с высохшими чернилами, видавшие виды шкатулки, набитые порванными бусами и потерянными пуговицами, ручная шарманка… слышите, он снова на ней играет?
– Да, действительно, – кивает Валерий; он как-то даже встрепенулся от своих тяжелых дум, – у меня в детстве тоже такая была: квадратная, разноцветная, крутишь за ручку – треск, писк и радости на год вперед.
– Вот, именно такая, – улыбаюсь. – Анатолий Кузьмич любит всякие такие штуки – он их у жильцов заимствует. Бывает же: есть какая-то старая вещь, пора давно выбросить, а жалко, вот он и…
– Ворует? – новый знакомец вопросительно поднимает бровь.
– Ну как бы да, – смеюсь. – Все жильцы об этом знают и все прощают, потому что, в случае чего, можно же назад попросить, вряд ли Анатолий Кузьмич откажет. И еще он жуткий сладкоежка. Мы иногда ему в почтовый ящик шоколадки бросаем.
– Он что же, их купить не может? – интересуется Валерий Павлович.
– Вы что? Домовой никогда не оставляет места, которое охраняет. Даже подумать о таком боязно, – меня аж передернуло. – Мы сами к нему ходим с плюшками и вареньем, а он поит чаем и рассказывает всякие страшности и веселости – в основном из дореволюционной жизни. Любит свою молодость вспомнить.

На стене между вторым и третьем этажом нарисована улитка. На ее панцире – целый мир, в одном глазу луна, в другом солнце, а на кончиках усиков – ветер.
На второй стене вдоль лестницы пестрое множество рыб. Одна рыба – в джинсах и рубашке, вторая держит во рту дымящуюся трубку, третья – скручена кольцом, как змея.

Мы приближаемся к третьему этажу, где, по версии Валерия, должна находиться девятая квартира. Я знаю – у нее малахитово-зеленая дверь с белой табличкой с номером девять. Табличка висит на одном гвозде, поэтому непонятно, девятая эта квартира или шестая. Но жильцы знают, что у шестой квартиры дверь бронированная – там живет охранник Петя, он раньше охранял банк, а теперь охраняет вход в царство снов, чтобы чудовища из него не выбрались в реальный мир. Его жена – Люба – обычная женщина, любит печь пирожки и петь песни. Причем одновременно. Поэтому, когда пробуешь ее творения, всегда в голове какая-то мелодия крутится. Дети у них любят придумывать – они помогали дочери сказочника создавать картины на стенах нашего подъезда. Все это я рассказываю Валерию, пока мы подымаемся по лестнице.

– Видите, никакой девятой квартиры, – победоносно заключаю я, когда все двери на этаже нами детально изучены. Седьмая, восьмая, а за ней сразу десятая.
– Вы хотите сказать, что все, что вы мне тут рассказываете – правда? У меня есть другое объяснение. Просто жилец девятой квартиры – большой оригинал, и поэтому предпочитает пользоваться табличкой с номером десять, для конспирации.
– А вы позвоните в дверь, – предложила я. – Десятая квартира пустует уже второй месяц, вам никто не откроет.
– Почему? – равнодушно поинтересовался Валерий – еще бы зевнул.
– Потому что ее обитатели исчезли. Поговаривают, им так понравился мир, в который сказочник их поселил, что персонажи воссоединились со своими прототипами, как человек в полдень воссоединяется со своей тенью, и остались там навсегда.
– А может, они просто на работе – день-то будний? – съехидничал мой новый знакомец.
– Как хотите, так и думайте, – я пожала плечами. Тоже мне – Фома неверующий. Как во всякие пакости, типа смерти, верить, так они горазды, а как настоящие чудеса – так в игнор.
– Хорошо, хорошо, – примирительно вздохнул Валерий. – Продолжайте, пожалуйста.
– Пойдемте, найдем мы квартиру, которую вы ищите. Не можем не найти, – ухмыляюсь.
– Это еще почему?
– Потому что, – отвечаю. Воистину, краткость – сестра таланта.

На первой стене между третьим и четвертым этажом – раскинулось поле с васильками, а вдоль второй лестницы – облака и город в них. Остроконечные крыши, купола, флюгеры, башенки, позолота.

– На небе голубом есть город золотой? – кивает Валерий.
– Именно. В семнадцатой квартире живет Иннокентий Креонович. Он продает очки.
– Он офтальмолог?
– Нет, его очки помогают видеть вещи такими, каковыми они являются на самом деле. Очень помогает от наваждений.
– Каких еще наваждений? – Валерий, по-моему, уже от меня устал. Ничего, пусть потерпит.
– Ну вот, например, подходит к вам человек на улице, предлагает купить у него какую-нибудь брошюру, вы на него сквозь стекла очков Иннокентия посмотрите и увидите, что это не человек вовсе, а чертяка с рогами.
– Глупости какие.
– Глупости – не глупости, но у нас в двадцать второй квартире живет Николай Владимирович. Никто, включая его семью, не догадывается, что на самом деле он джинн, которого отпустили пожить простой человеческой жизнью. А я была в гостях у нашего «офтальмолога», он мне дал очки примерить, выглянула я в окно, гляжу, идет Николай Владимирович, ростом под три метра, весь какой-то дымчатый, натурально сотканный из желто-сизого дыма, плывет над землей, не касаясь кончиками турецких туфель. Я испугалась, очки сняла, увидела соседа таким, как вижу обычно. Я тогда сказала Иннокентию Креоновичу, что пока не готова в его очках разгуливать. Все-таки для того, чтобы видеть вещи такими, какие они есть на самом деле, нужна очень стойкая психика.
– Могу согласиться, – улыбнулся Валерий.
– В тринадцатую квартиру мы ходим, когда нам нужно на чуть-чуть остановить время. Если, например, поставил пироги печь, а тебя срочно на работу вызвали – и бросить нельзя, и на работу надо. Идешь прямехонько к Дарье – она песочные часики даст. Ее чудо-часы умеют останавливать время в пределах трех квадратных метров. Ненадолго, правда, максимум на сутки. Мы с ней специально проверяли.

На четвертом, на пятом и даже на шестом этаже девятой квартиры не оказалось. Судя по тому, как выглядит Валерий, он уже не верит в ее существование. У него, кажется, даже шляпа потускнела, хотя куда уж дальше: она и так темная, как гуталин.

На стене вдоль лестницы на восьмой этаж – огромная птица Гамаюн с радужными перьями и серебряной короной.

– Наш местный пьяница часто с ней общается по ночам. Утверждает, что ее истории помогают ему быстро протрезветь. Не знаю – не проверяла.
– У вас еще и пьяницы есть? – съехидничал Валерий.
– Зря иронизируете, пьяницы есть везде. Везде есть люди, не знающие, что делать с реальностью, в которой оказались. Вот и убегают от нее, в меру своей фантазии.
На второй стене между седьмым и восьмым этажом – комиксы. Приключения Муми-Тролля в загробном мире. Валерий смотрит, и на лице у него крайнее удивление.
– Это еще что такое?
– Комиксы, – смеюсь. – Нашей художнице стал тесен ее фартук, и она захотела примерить папин, в чернилах.
– Оригинально.
– А кто вам дал этот адрес? – спрашиваю.

На восьмом этаже девятой квартиры мы не нашли, стояли в лестничном проеме. Валерию нужно было отдышаться: он сильно запыхался, подымаясь. Видать, редко физкультурой занимается.

– Знакомые моей жены. Она сейчас в больнице. Они сказали – если он не поможет, то никто не поможет. А кто – он – не сказали.
– Ваша жена серьезно больна? – остается только посочувствовать. То-то Валерий так напряжен все время.
– Врачи ей дают месяц, максимум – два. Да и те на аппаратах.
– Не волнуйтесь, он – вам точно поможет, – только и могу ответить. Я остро почувствовала терзания своего нового знакомого. Ведь это же действительно ужасно – терять близкого человека и не знать, как ему помочь. Я помню это прекрасно. Сошла бы с ума от горя, если бы не сказочник. Я знаю мир, в котором обитают мои муж и сын, как свои пять пальцев, бываю там каждую ночь, но если бы мне рассказали о нем до аварии, я бы не поверила, как сейчас не верит Валерий в мою болтовню.
– Если мы найдем ее, – устало вздохнул он.
– Найдем, не сомневайтесь. Иногда ее можно обнаружить по звуку.
– Какая-то мелодия? – равнодушно поинтересовался Валерий.
– Ага, мелодия полета мокрых простыней, – улыбаюсь. И поясняю: – Сразу представляешь себе бабку в халате и бигудях – она стоит на шаткой некрашеной табуретке и встряхивает влажную простыню, чтобы повесить ее на веревку.
– Не понимаю, – Валерий интенсивно трясет головой. Шляпа падает, он ее поднимает, смотрит на меня вопросительно.
– В девятой квартире, – объясняю, – живет ангел. Считается, что он на пенсии, но без работы он не сидит – всегда есть кто-то, кто нуждается в его помощи, Иногда он примеряет свои крылья – их взмахи и дают «мелодию мокрых простыней» – слышите?

Мы прислушались. Звук доносился с пятого этажа.

– Не может быть, мы же были там пять минут назад.
– Я же вам говорила, что девятая квартира всегда не там, где ее ищешь. Идите быстрее, пока снова не пришлось искать ее.

Валерий благодарно кивнул и побежал вниз по лестнице. Он не заметил, как за ним увязалась серебристо-белая кошка с рыжим пятном на ухе. Хорошо, что кошачьи лапы, в отличие от туфель, которые я ношу обычно, такие бесшумные и я могу все увидеть своими глазами – ангел любит кошек, он всегда пускает меня и старательно делает вид, что не замечает женщину в своем доме. Хотя единственное, что по-настоящему роднит женщин и кошек – это любопытство.

Все сказки автора: #Лила_Томина@cityhaze
#сказка #городская_сказка #cityhaze

@темы: (с), проза, Лила Томина

---

[Viperidae Crotalus]

ты необъятен, цветущ и светел, мой чудесатый Бог.

душишь дыханье, колеблешь веки, прячешься у дорог: в песнях и птицах, степных просторах, сказочных кружевах.

прячешь загадки и разговоры в ёмкие рукава. выжми всю силу, штрихи, оттенки линий покорных вен. голос твой терпкий уже не смеркнет: он, как и ты, священ.

благодарю, что живешь на свете. знаю, ещё взойдем.

вот моё сердце.
оно, мой цветик,
всё целиком
твоё.

(с) солнечный калейдоскоп.

@темы: поэзия, (с), солнечный калейдоскоп.

---

[Viperidae Crotalus]

— Значит, пугало? Говорящее пугало?.. И оно предложило вам пойти вместе с ним к волшебнику Гудвину? — уточнил психиатр.
Элли покачала головой.
— Да нет же! — сказала она. — Я же вам объясняю: это была волшебница. Волшебница прилетела и сказала, что я должна пойти по дорожке из желтых кирпичей. А пугало я встретила по дороге. И кстати, не «оно», а «он». Пугало мужского рода.
Психиатр сдержал ухмылку.
— Знаю таких, видел, — сказал он. — И пугало висело… висел… На шесте? Посреди огорода?
— Да.
— Как же оно… Простите, как же он смог ходить, если вместо ног у него был шест?
Элли вздохнула.
— Послушайте, я объясняла вам сто раз! — сказала она. — У него были ноги. Это было чучело в виде человека, с руками и ногами. Что-то вроде тряпичной куклы, набитой соломой. А лицо было нарисовано красками, и вместо глаз — пара пуговиц! Я говорю вам, а вы совсем меня не слушаете! Я ведь уже сто раз рассказывала про него!
— Не нужно так нервничать, — сказал доктор. — Я просто пытаюсь уяснить картину максимально подробно…
— Я и так вам все рассказала! — зло отозвалась Элли. — Что вам еще, книжку с картинками написать, чтобы вы поверили? Я устала говорить одно и то же.
— Моя милая леди, — мягко сказал психиатр. — Мы с вами оба заинтересованы в том, чтобы ваша история оказалась правдой. Вам ведь не хочется провести в клинике остаток жизни, нет?.. И мне этого не хочется. Вы молодая, симпатичная девушка. Вам нужно жить полной жизнью, а не киснуть…
— В психушке? — закончила за него Элли. — Тогда чего вы меня не выпустите, а? Я повторяю вам одно и то же уже целую неделю! А до вас — доктору Мюнцу, а до него — доктору Хантермейеру. И никто мне не верит! Никто!
В глазах у нее заблестело, рот скривился от сдерживаемых рыданий.
— Ну, ну, моя дорогая! — психиатр успокаивающе похлопал девушку по плечу. — Не надо, не надо… Я вам верю. Именно поэтому и хочу услышать всю историю как можно подробнее. Вы потрясающе детально все описываете.
Элли недоверчиво уставилась на него.
— Правда?.. Вы мне верите?
— Конечно, — кивнул психиатр. — Просто попытайтесь понять… Вы отсутствовали дома семь недель. Семь недель! И вот вы возвращаетесь, и рассказываете о некой чудесной стране, в которой вы, будто бы, побывали. Само собой, большинство в нее не поверят. А вы сами поверили бы?
Элли пожала плечами.
— И все-таки я вам верю, — продолжил доктор. — Ваша история удивительная, но не такая уж невероятная. Не против, если мы к ней вернемся, нет?.. Вот, возьмите салфетку.
Элли вытерла глаза и всхлипнула.
— Итак, вы познакомились с пугалом, — сказал доктор. — Пугало, набитое соломой. И он хотел…
— Получить мозги, — сказала Элли. — Страшила очень мечтал о мозгах. Постоянно о них говорил. «Когда у меня будут мозги, я придумаю что-нибудь замечательное, чтобы всем было хорошо», говорил он.
— Очень доброе пугало, — заметил психиатр.
Элли кивнула.
— Хорошие намерения, но совершенно безмозглый, — добавила она. — Увы.
— И вы с ним отправились в путь, и встретили…
— Дровосека. Железного Дровосека.
— Ему нужно было сердце?
Элли кивнула.
— Настоящее человеческое сердце?
Элли замялась.
— Звучит жутковато, да?.. Как будто он хотел убить кого-нибудь и вынуть у него сердце. Вы не подумайте, нет… Он не хотел... Я не знаю. Наверное, он хотел, чтобы у него было свое собственное сердце. У него было… как вы это называете? Когда чувствуешь себя ущербным?..
— Комплекс неполноценности?
— Да, да. У них у всех, если подумать, был такой комплекс. И у Страшилы, и у Льва тоже.
Доктор заглянул в свой блокнот.
— Льва вы встретили последним, — сказал он. — Я видел львов в зоопарке, но чтобы встретить вот так вот, на дороге… Страшно было?
Элли кивнула.
— Да, он ужасно испугался, — сказала она. — Спрятался за камни и сначала не хотел выходить. Мы его с трудом уговорили.
— Лев — спрятался от вас? — уточнил психиатр. — И вы уговорили его выйти?
— Нас было четверо, а он один, — объяснила Элли.
— Хрупкая девушка, пугало, железный человек и маленький песик, — сказал доктор.
Элли пожала плечами.
—Кто угодно мог испугаться.
Доктор хмыкнул.
— Это верно. И Лев отправился вместе с вашей компанией?..
— Гудвин мог дать ему храбрость, — сказала Элли. — Мы так думали.
— То есть, это была не уверенность, а просто предположение? Что волшебник дает все эти вещи — сердца, храбрость, мозги?..
Элли поджала губы и уставилась в пол. Не дождавшись ответа, психиатр продолжил:
— Это было ваше предположение, верно?
Элли едва заметно кивнула.
— И Гудвин…
— Оказался мошенником, — тихо закончила Элли. — Никакой он был не волшебник, а просто надутый самодовольный индюк. Не было у него никакой храбрости.
Доктор перелистнул страницу блокнота.
— Тем не менее, он смог что-то предложить вашим друзьям, не так ли?
Элли промолчала.
— Не хотите об этом говорить?
Элли покачала головой.
— Это тяжело, я понимаю, — сказал доктор. — Самое неприятное воспоминание, верно?..
Он подождал ответа, но не дождался.
— Вам нужно избавиться от этих переживаний, — сказал он. — Не нужно держать их в себе. Я понимаю, такие события — не совсем то, чего ожидаешь от волшебной страны…
— Вы не понимаете! — воскликнула Элли. — Это же хуже, чем убийство!
— Но они не умерли, — заметил доктор.
— Лучше бы умерли, — мрачно отозвалась Элли. — Дровосек… Я думала, он такой милый. Хоть и без сердца. А он…
— Согласился работать на Гудвина, не так ли? — сказал психиатр. — Начальник полиции?
Элли кивнула.
— Сволочь, — прошептала она. — Бессердечная сволочь.
— А Лев…
Элли отмахнулась.
— Надо было сразу понять, что трус навсегда останется трусом, — сказала она.
— Если честно, мне не совсем понятен этот момент. В Изумрудном городе разве есть интернет?.. Я думал, это волшебная страна.
Элли кивнула.
— 3G неплохо ловит, — сказала она. — Хотя цены за трафик ужасные.
— И Лев теперь…
— Ага. Пишет в интернете всякие гадости про тех, кому не нравится волшебник.
— Вам не кажется, что это немножко… М-м… Невероятно? Удивительно?.. Лев, сидящий в интернете?
Элли презрительно фыркнула.
— В интернете любой дурак — лев. И любой трус — храбрец.
Доктор улыбнулся.
— Тут вы, пожалуй, правы. Хорошо. Ну, а ваш первый приятель? Пугало?..
— Страшила.
— Да, да. Как вы относитесь к тому, что волшебник предложил Страшиле?
Элли помолчала.
— Мне его жаль, — сказала она. — Бедный дурачок, он даже не понимает, что делает.
— По-моему, у него теперь хотя бы есть шанс изменить что-то к лучшему. Разве нет?
Элли бросила на доктора взгляд.
— Доктор, — сказала она. — Вы всерьез думаете, что если позволить соломенному чучелу без мозгов придумывать новые законы для целой страны, у него есть шанс сделать жизнь лучше?.. Там же люди живут. И им приходится подчиняться этим законам!
Она замолчала. Доктор некоторое время сидел молча, поглаживая пальцами подбородок, потом закрыл блокнот.
— Знаете, на сегодня хватит, — мягко сказал он. — Давайте на этом закончим. Я вызову миссис Джонс, и она проводит вас в палату.
Элли молча кивнула.
Когда медсестра увела девушку, доктор некоторое время посидел в тишине, потом открыл блокнот на чистом листе и принялся писать.
Открылась дверь.
— Беспокоюсь за девочку, — сказала миссис Джонс, входя в кабинет. — Выглядит подавленной.
Доктор кивнул.
— Знаете, — сказал он, — я ей почти верю. У нее такая детальная, до мелочей проработанная история… Даже не верится, что это плод больного воображения.
Медсестра вскинула бровь.
— Но вы ведь не допускаете, что…
— Конечно, нет, — отмахнулся доктор. — Что за чепуха. Страна, в которой полицейские не имеют сердца, а законы пишут чучела без мозгов?.. Нонсенс.
— Бедная девочка, — покачала головой миссис Джонс. — Бедная девочка. Где же ее носило столько времени?..

@темы: (с), проза, fairytale inspired, Gans-Khristian Anderson

---

[Viperidae Crotalus]

Отпуская под вечер, не думай искать к утру. Не ходи в монастырь, у икон не сбивай коленки. Я теперь не вернусь в петербургскую конуру и собакой не взвою в унылых кишках подземки.

Все в июне срываются. Звенья цепи блестят, но не им удержать нас на тухлой воде и хлебе. Отпусти меня в ночь, убегать по чужим костям сквозь молочный туман и неистовый птичий щебет.

Раскроив свою душу, я думал её раздать. Оказалось, увы, никому не нужны обрезки. Я бегу и мечтаю: вернуть бы её назад, напоить до краев свежим воздухом перелесков. Показать бы ей мир, где нет ружей, а темнота означает не смерть, а всего лишь движенье солнца. Отпусти меня прочь, океанскую соль глотать, целовать в губы шторм и с ветрами судьбы бороться.

Я напьюсь новой жизнью, и ты меня не найдёшь. Не беги по пятам, не кидайся искать улики. Объяви мне войну – я надену забытый клёш и исполню под пулями танец победы дикий. Так что лучше смирись. Отпусти меня, отпусти. Я исчезну, как память забытых цивилизаций.

Но сквозит в этой просьбе настойчивый лейтмотив –
К сентябрю всем отпущенным свойственно возвращаться.

(с) Листомиров

@темы: поэзия, (с), Листомиров

---

[Viperidae Crotalus]

Эта осень будет совсем другой, золотой от нежности и нагой, сумасшедшей, жаркой, берущей в плен: на скале, на темном земном столе. Эта осень будет: впиваться в сок, не носить ни меток, ни поясов, отдаваться солнцу, лежать в песках, ничего иного и не искать. Эта осень будет: в другом краю пережившим лето дают приют, учат петь, дышать, отпускать в поток все, что было не с теми и не о том. Эта осень покажет резцами гор, сколько силы в смерти ее врагов, сколько жизни в тех, кто пришёл наверх говорить с ветрами, встречать рассвет. Август мертворожденный, твоих недель хватит, чтобы сгинули в пустоте города, изменники, этажи, те, кому до осени не дожить.

У меня есть голос и лунный гонг, эта осень будет совсем другой, мои гордые звери, тропа, покой.
Я так долго не знала себя - такой.

(с) Светлана Лаврентьева

@темы: поэзия, (с), Светлана Лаврентьева

---

[Viperidae Crotalus]

задумчивый август веснушки на лица крошит.
смотри, как он красит дома в предзакатно-рыжий,
и света так много - в карманы черпай, в ладоши,
и тянутся к солнцу трамваев рога и крыши.
смотри, как красив и спокоен сейчас наш город,
я вижу сегодня как будто его впервые,
нет, это не ода ему. но наш город в порах,
на кончиках пальцев и в лёгких, и мы - живые,
и мы - это мы, и мы сшиты стежком незримым
с тенистым двором у реки и безлюдной Кирхой,
с музеем Толстого. наш город нам третьим Римом
под рёбра забился, приклеился к пятке биркой.
и вот, я смотрю в его окна. калейдоскопом
рассыпались ломтики жизней чужих и судеб.
ты просишь меня не выращивать в сердце злобу -
мол, Бог и без нас виноватых потом осудит.
нас город с тобой обнимает плащом заката
и мимо неспешно плывут корабли и люди.
из новой кофейни доносится вкус муската.
ты рядом. наш город красив. пусть так вечно будет.

(с) Лёша Самолётова

@темы: поэзия, (с), Лёша Самолётова

---

[Viperidae Crotalus]

перестала от каждого выстрела нервно вздрагивать.
у меня вместо сердца - омытое кровью гетто.

неужели ты тот, кто бережен?
если нет, то

конечно,
добро пожаловать.

мясорубкой раздроблена, смолота в порох мельницей;
как вырванный зуб, как в бреду пропитая память.
почти ничего не осталось, так что меня может ранить?

видишь,
некуда даже целиться.

(с) искусствобыть

@темы: поэзия, (с), [f], искусствобыть

---

[Viperidae Crotalus]

Бог выпускает в тебя обойму
бед и проклятий, а бес - болезней;
но и меня ты спасёшь собой (ну -
кто и кому из нас бесполезней?)

всё убеждает меня: "дружи с ним!
сколько их было? - но все не те..
лучшие люди - они при жизни
переживают по сто смертей".

(c) Мария Кевлина

@темы: поэзия, (с), Мария Кевлина

---

[Viperidae Crotalus]

курс намечен на курский вокзал
мимо площади красной. я - веничка,
что все деньги на пойло просрал,
клюнув, будто бы голубь на семечки,

на возможность забыться на час
или два, не имеет значения,
ведь живу, о себе лишь кичась.
ты всё ждёшь. у меня, тем не менее,

нет наличных на встречу к тебе.
электричка умчится в орехово
без меня. я останусь в москве
на гитаре наигрывать летова.

но, конечно, с надеждой, что до
девятнадцатой осени встретимся,
если вдруг не взорвётся метро
под заката кровавое месиво.

я приеду, дождись же меня,
хоть неделя осталась до вуза мне.
но пока я трезвею, смотря
снов нарезку под грустную музыку.

мне приснится пустынный перрон,
что спросить даже «где я» и некого,
замелькаешь вдали, а потом –
я проснусь, но, увы, не в орехово.

©

@темы: поэзия, (с), Алекс Ар

---

[Viperidae Crotalus]

девочка, лето закончится очень скоро. сядешь на поезд, умчишься с улыбкой в осень. ткань твоей жизни меняет свои узоры – в тон самой лучшей из всех пережитых вёсен, в тон тем глазам, что сияют до боли ярко. девочка, ты изменяешься постепенно... больше не ждёшь от судьбы никаких подарков – нужно самой научиться, как рушить стены, если от счастья они тебя отделили. хочешь чего-то – борись за победу, слышишь? лучшее вряд ли достанется без усилий... будешь взлетать – постарайся взлететь повыше.

если любить – то, конечно, сильнее прочих, кто предлагал своё сердце отдать. до дрожи! если не в силах ты с кем-то расставить точек – значит, не время. ах, девочка, знаешь, может, ты наконец-то научишься быть счастливой, не оставляя на память своих печалей... пусть тебя прошлое больше не жжёт крапивой – пусть оно просто останется за плечами. девочка, лето кончается. три недели, чтоб подготовиться в новой писать тетради... радуйся, все предыдущие догорели. в новой пиши про хорошее, бога ради.

(с)

@темы: поэзия, (с), Владислава Рукавишникова

---

[Viperidae Crotalus]

Кишат стареющие дети,
у всех трагедия и драма,
а я гляжу спектакли эти
и одинок, как хер Адама.

@темы: (с), Игорь Губерман