витражным стеклом осыпается снег, как будто так надо в исходе июля, на лицах заезженно “ждем перемен”, и каждое утро обыденно хмуро взирает с востока лимонным парфе, касается светом, пытаясь утешить, да только у каменных стылых людей на мили в грудинах разрывы и бреши

судьба их, расшитая ржавым сукном, всегда состоит из “не выйдет, не будет”, из выцветших мыслей “ах если бы вот” под вой изможденного красного студня, из мокрых ресниц и засушливых дней, крошащейся кожи, как будто побелки

они существуют в густой пелене

пустые с изнанки
душевно калеки

когда-то и я пребывал среди них, давился словами, бензиновой дымкой, под лейт-надоевший до смеха-мотив молчания сталинок, хриплого крика, всегда безответного в спину “прости”, разбитых коленок о тысячи лестниц

шипел во вселенную “больше нет сил”
не веря ни капли, что кто-то ответит

но вскоре без спроса явилась она, влетела с разбегу, хватаясь за шею, и были у марта живые глаза, облитые зеленью с отблеском фрезий, ночные прогулки под радостный смех в дыму самокруток под сводами арок, горчаще-слащавый дурман в голове

железные цепи на легких распались

и я наконец-то очнулся, прозрев, глотал, улыбаясь, снежинки в июле, не стал больше ждать никаких “перемен”, встречая с востока обыденно хмурый тоскою пропитанный солнечный диск; решил его взглядом безмолвно утешить

ведь ты говорила:

“попробуй любить, тогда это чувство заполнит все бреши”