я разучилась писать правильные вещи.
такие, чтобы стройно, и с кучей непонятной, но красивой хуйни,
чтобы все читали и говорили "ах, как хорошо" и "до мурашек",
и еще "очень напоминает Веню Тураскову" и "Петю Хуятова",
но вполне самодостаточно.
а все почему?
потому что ничего не колышется внутри, как раньше,
когда была одна большая боль и много маленьких,
ты их носишь в себе, практически коллекционируешь,
когда сдуваются, подкармливаешь.
лелеешь. поешь им колыбельные, убаюкиваешь алкоголем,
обсасыванием этих самых болей
с людьми, которых почему-то называешь "друзья".
а потом случается новая боль,
которая сжирает все маленькие и большие, что были до,
запихивает их в свою пустую пасть,
и в тебе кроме нее ничего не остается.
а потом все затихает.
как после последнего выстрела,
когда стрелять больше некому, потому что все умерли.
и ничего особенного, в целом, не случается.
просто тихо и пусто,
и чувство утраты, убогое, неполноценное,
по тем временам, когда ты все чувствовал
как в первый и последний раз,
верил и в сказки, и в ужасы,
знал, что чего-нибудь да стоишь,
умеешь любить глубже, чем Данте,
умеешь быть прекрасной и бестелесной имбриной,
в руках у которой непокорное время,
спишь с Дьяволом, жалея его,
собираешь судьбы и истории.
но потом все затихает.
и ты стоишь посреди этого странного мира,
как пугало,
которое имеет тело, и то уродливое,
имеет будущее, но на одном месте,
имеет сердце, но из дерева.
соберите меня по частям и положите в коробку,
туда же — все мои бесполезные красивые слова,
неспособные вылечить многократно преданное
и не единожды мертвое существо,
утонувшее в золе,
сгоревшее без огня.
(с) Саша Кит