[Viperidae Crotalus]

знаешь, там, далеко отсюда, во вселенной иного сорта,
длится битва, скользят ботинки на покатых седых камнях.
там - мечи, пистолеты, искры, кто-то - в ржавом плаще потертом,
я не знаю его, но знаю - он сражается за меня. лязг металла, сверканье лезвий...
это глупо, и в чем-то странно,
может, просто извечный принцип "что придумаешь, то твое".
но когда я кусаю губы и сжимаюсь в углу дивана,
он лишь крепче клинок хватает. и встает. и опять встает. облака закрывают небо.
кто ведущий, а кто ведомый?
под ногами хрустят осколки по бесцветной сухой траве,
но когда я стираю слезы, и встаю, выхожу из дома -
там, за гранью миров и истин, глухо рявкает револьвер.
я не помню лицо и имя - знаю взгляд и манеру драться,
тот упрямый напор в атаке, выпад слева - неудержим.
здесь - идет к перелому лето, созревают стручки акаций,
если он продолжает биться, то и я - постараюсь жить.
то, что прячется в нашем сердце, крепче тела, прочнее стали,
по разлитой воде не плачут, по утерянным не скорбят.
и, каким бы ты ни был завтра - одиноким, больным, уставшим,
не сдавайся - пока есть кто-то, кто сражается за тебя

@темы: поэзия, (с), Wolfox, [f]

---

[Viperidae Crotalus]

Скоро новый день.
Как бы ни умирала — дыши,
оставляй вчерашнему его тень,
доставай себя из-под одеяла:
ты не можешь больше стенать и плакать — времени очень мало.
Посмотри, вот солнце опять встаёт,
Луч бросая тебе, не глядя.
День сменяет ночь при любом раскладе -
Солнце никого на свете не предаёт.

@темы: поэзия, (с), Катарина Султанова

---

[Viperidae Crotalus]

ближе к полночи роза покажет свои шипы, жар отравленной ласки достигнет сердечных камер. просто мы так отчаянно молоды и глупы, что, безумно влюбившись, становимся мотыльками.

наш сценарий покажет изнанку во всей красе, в эпилоге игры мы уткнёмся в могильный камень...

паутина расставлена.

кто-то шагает в сеть,
кто-то яростно, зло и упрямо летит на пламя.

(с) Солярис Амберская

@темы: поэзия, (с), Солярис Амберская

---

[Viperidae Crotalus]

ты ко мне тянешься,
хочешь забрать себе,
как призовой трофей, который дают за победу в тире.
но мне не место в твоих руках,
тебе не место в моей квартире:

мы оба останемся в дураках.
мы оба останемся при своём.
лучше не рисковать, чем потерять последнее.
лучше как в детстве спрятаться под кровать.
я не буду тебе писать.
ты не будешь меня преследовать.

разойдёмся сейчас.
пока нами ещё не владеет голод тактильный,
пока мы не стали слишком близки.

да,
я готов полюбить тебя. но не настолько сильно,
чтоб умереть от твоей руки.

ect.

@темы: поэзия, (с)

---

[Viperidae Crotalus]

моё солнце, как тебе там одной
в городке из горных пород и газа?
как живётся в комнате, где с тобой
тишина беседует раз за разом?
расскажи, мой свет, о своей тоске,
о своём расстройстве, своих невзгодах,
что заняли голову насовсем,
не оставив время на сон и отдых.
говори о том мне, что так грызёт
твою душу рваную, но живую,
как тебе охота не первый год
ненавидеть конченый урбан всуе;
не молчи о том, что внутри орёт
позабытым родичами ребёнком;
говори про слёзы, про тот народ,
что успел тебе надоесть настолько...
поделись печалью, своей бедой,
покажи мне бездну своих страданий;
я прошу тебя, разделить со мной
всё, что ты вынашивала годами.
расскажи мне то, что в тебе болит,
что тебя сегодня одолевает,
для чего бесполезны слова молитв,
от чего ты маешься и вздыхаешь.
я готов впитать эту чернь в себя,
лишь бы ты хоть каплю повеселела:
лей на сердце мне свой моральный яд
— избавляй навеки от хмари тело,
чтобы дальше не было этих мук,
чтоб улыбке места всегда хватало.
раздели со мной свою боль и тьму,
чтоб тебе их вовсе не доставалось.

(c) Владимиров

@темы: поэзия, (с), Владимиров

---

[Viperidae Crotalus]

улыбайся тепло и лихо,
чтобы верилось только в счастье,
чтобы с каждым ударом пульса
становилось всё легче жить.
ты заметил, что буря стихла?
нет - проститься же угораздит.
тут и солнце собьётся с курса.
но о счастье своём скажи.

улыбайся легко и просто,
даже если ты станешь прошлым
для того, кто всегда был важен
и всё так же тобой любим.
подари свою радость звёздам.
пусть нелепо и осторожно
будешь ранен, мечты - "лишь наши"…
да не думай, что ты один.

© Врублевский

@темы: поэзия, (с), Врублевский

---

[Viperidae Crotalus]

ты хочешь сказку? значит её получишь -
сказку о боли, клокочущей под ребром.
чёрные буквы выжжены и колючи -
волчьим оскалом в финале блеснёт добро,
и кувыркнётся, вывернув позвоночник,
над звонким железом в старом трухлявом пне.
думал, чудовища вечно приходят ночью?
режущий свет страшней колдовских огней.

природу и племя, вестимо, не выбирают.
слышишь, как люди идут по пятам с огнём?
те, кто твердили о мире, любви, морали,
кинут булыжник и подожгут твой дом.
это их выбор, такие у них законы,
ведьмам - костёр, чудовищ - мечом рази.
объявят героем того, кто убил дракона -
дракон не сумеет более возразить.

© Veda Heather | Веда Вереск

@темы: поэзия, (с), fairytale inspired, Veda Heather | Веда Вереск

---

[Viperidae Crotalus]

они ночуют в подворотне
под фонарём. бездомный пес
к ним ластится, и свет напротив
в них отражается от звезд.
они ночуют в старой арке,
нет ни зонта, ни папирос,
но их глаза чисты и ярки -
миры, промокшие насквозь.

а мы идём по лужам мимо,
у нас есть дом, хоть и не наш.
у нас есть чай и холодильник,
такой засмотренный мираж.
но мы не смотрим друг на друга
и часто без причин кричим,
в карманы прячем наши руки
и прячем от сердец ключи.

дома пусты как наши души,
на пыльных полках рюкзаки.
я затыкаю звуком уши,
чтоб вдруг не сдохнуть от тоски,
но пережить и это можно,
прослушав нужный саундтрек
к тоске, унынью, бездорожью,
потопу из небесных рек.

природа - часть моей печали,
где участь горя не нова,
где всё кончается в начале,
где подбираются слова
к тебе, который здесь не вечен,
к тому, кто верен, но не мне,
к тому, кто создал этот вечер,
ко всем, кто с нами наравне.

а те ночуют в подворотне
и обнимаются, любя
больных собак, которых сотни.
а ты ночуешь у себя,
тебе совсем никто не нужен
из тех, кто тормозит твой бег.
ты не гуляешь вплавь по лужам,
и я завидую тебе,

завидую твоей свободе,
уверенности и уму.
я из людей другой породы
с вопросом бьющим - почему?
и всё не так, и всё не с теми,
кто мне не причинит вреда,
и я лежу в своей постели
не в силах перестать рыдать.

а ливень прячется по трубам,
стучится в окна как прибой,
но не бывает слишком грубым,
но притворяется игрой
из звонких тающих горошин,
поющих - до, ре, ля, ми, си...

утешь меня, утешь, хороший.
мне больше не о чем просить.

(c) ната котовская

@темы: поэзия, (с)

---

[Viperidae Crotalus]

рука в руке, последний поезд шел
куда-то в даль, сквозь прерии и фьорды.
мой голос был негромкий и нетвердый,
но мне чертовски было хорошо.

вы ждали зря, а время? без пяти.
сияла ночь, состав ушел на запад.
я был в бреду, я слышал этот запах,
но поезд шел и я не мог сойти.

забыв себя, писал по пачке в час
совсем неясных, грязно-белых писем.
я был дурак и крайне был зависим,
но так легко от этого сейчас.

простите мне. я все испортил сам.
сожгите всё. сожгите без возврата.
моей любви бессмысленной бравада
была нужна, пожалуй. но не вам.

холодный дождь попал за воротник.
- кругом обман. сказали, без осадков…
- вас очень ждут. идите на посадку.
рука в руке. вздыхает проводник.

(c) Маша Штольц

@темы: поэзия, (с), Маша Штольц

---

[Viperidae Crotalus]

Снежная,
может, ну его, этого Кая?
Мужчины всегда казались мне черствым хлебом.
И я,
простоволосая
и босая,
стою на границе хрупкой земли и неба.
Моя королева,
буду шептать баллады.
Знаешь, я из простых, не из тонкого теста,
раз уж пройти сумела сквозь все преграды,
рядом с тобой
позволь
занять это место.
Я растоплю
[хочешь?]
лед на твоих ресницах,
так трудно, наверное, сильной быть год за годом.
Послушай, мы будем только друг другу сниться.
Ведь все-таки "вечность"
тоже
женского рода.

@темы: поэзия, (с), fairytale inspired

---

[Viperidae Crotalus]

И вроде не то чтобы я дебил, не то чтобы он дебил,
А просто "любить" рифмовалось с "бить", поэтому я и бил.
Ломал с наслаждением, с хрустом фраз, с отточенностью ножа,
И боль, как по рельсам, во мне неслась сверкая и дребезжа.
Боль выела дыры на месте глаз, сожгла до корней волос.
И вроде не то, чтобы под откос... а, может, и под откос.
Когда ты считал путеводной нить, а это — бикфордов шнур,
"Любить" так легко рифмовалось с "убить", так просто идти ко дну.
Да, мне говорили, что враг — не он. Он — стендовый манекен,
Но что-то родное, как метадон, текло по ошметкам вен.
Обида по капле вливалась в сны, я дергался, я хитрил,
Но можно солдата забрать с войны, а как быть с войной внутри?
Когда все, что знал ты, легло золой, а новое не растет,
Рождается кто-то седой и злой, способный идти вперед.
И если опять заболит в груди, как часто болит сейчас,
"Любить" я срифмую с "солдат, иди" и "выполни свой приказ".
Во мне все настроено до сих пор, но что-то звучит не в лад,
А сердце, как пламенный... что? Мотор. Дурацкая песня, брат.
Какое-то слово... забыл. Как "мир". Как "дом". Как "письмо жене",
И дело не в том, что я дезертир. А в том, что конец войне.
... как "солнечный луч на чужом лице"... "кувшинки на берегу"...
Я больше "любовь" не рифмую с "цель".
Я больше так не могу.

© Мкб — 10.

@темы: поэзия, (с), Мкб — 10

---

[Viperidae Crotalus]

Слепая птица | Анна Быстрова

Габриэль прилетает поздно вечером, серый весь, тяжёлый звон стального небесного колокола да пыль на крыльях. Стряхивает серость за подоконник, как пепел, и на снегу остаются от него птичьи следы, лёгкие, будто узорные ключи кто-то уронил. Острые кинжальные шпили разворачиваются у него за спиной. Город смотрит во всю свою тысячу глаз, моргает фонарями ровно между тяжёлых от усталости крыл, а потом – прямо в светло-голубые глаза, если встать против течения холодного воздуха.

– Здравствуй

– Здравствуй, – говорит Ян, закрывая окно от чужого колючего ветра.
И Габриэль оборачивается к нему.
Габриэль оборачивается человеком, нежно улыбается незрячими своими глазами.
Бестолковая озябшая слепая птица.

На левом крыле, на самом конце, едва слышно позванивает маленький серебряный колокольчик. Ян улыбается, палец прикладывает к губам. Знает, что Габриэль его жеста не увидит. Знает ещё лучше, что Габриэль всё равно поймёт.

А Мод спит. Мод снится колючий звон и чужие руки, похожие на изломанные узловатые древесные корни, цепляющиеся за край скалы. Мод снится, как распускаются последние узлы, и как не расправляются крылья, и на снегу только кровь, и ничего больше, ни знака, ни обещания, только алые кляксы. Мод безуспешно гадает по ним, но пятна не складываются в узоры, и ничего вообще больше не складывается. На рыжих волосах Мод сами собой плетутся колючие злые узелки, она путается в собственной паутине, и тихо ненавидит свои волосы, похожие цветом на ржавчину, на порыжелую проволоку.

Но Габриэль касается кончиками пальцев её висков, и морок спадает, и расплетаются узелки, и нет больше ни кошмаров, ни боли, ничего.
И Мод, прекрасная рыжеволосая Мод, пляшет во сне под руку со своим ангелом, коричневая юбка хлещет её по ногам, но Мод не замечает, только смеётся, и острые ветки, похожие на изломанные кости, о которые так легко споткнуться, в которых только бы не утонуть, рассыпаются, наконец, прахом под их ногами.

Мод спокойно спит на узком диване, обхватив себя руками. Габриэль бережно укрывает её старым пушистым пледом.

– Как ты, ангел мой? – спрашивает Ян, когда тот возвращается. Садится, обвив руками колени, сонно трёт глаза, но не ложится. Габриэль устраивается рядом. Но сам не касается – узкая трещина пролегает между ними. Габриэль молчит, и колокольчик позванивает не в ритм на пальцах левой руки. Он смотрит – мол, правда хочешь знать? Что мне рассказать тебе? Как литой колокол неба качелями грохотал над головой и то обрушивал меня вниз, к самой земле, то вздымал наверх, почти до звёзд, так что и дышать было тяжело? Как тонкие нежные ветви звучат в унисон и колышутся, насмешливо касаясь крыльев, каждая из них – сама по себе и гнездо, и самый желанный дом? Как трава поёт из-под снега, ноты – колыбельные для сонной земли, но теперь пора проснуться, и все птицы возвращаются домой, даже те, кто заблудился в круговерти зимней метели, из-за синих морей, из-за дальних гор, из обители ветров и молний небесных, из такого тумана, где и мира-то никакого почти нет…

Габриэль качает головой и ласково прижимается лбом к чужому плечу. Ничего не спрашивай, свет мой. Я здесь, потому что весна пришла, и все птицы возвращаются в покинутые гнёзда, и моё гнездо там, где ты, где висят на окнах ленты и цветные бумажные гирлянды, где зелёный чайник исправно пускает пар из носика, где цветы прорастают на подоконниках безо всяких горшков. Нелепый мой, родной, самый прекрасный на свете дом.

Габриэль пляшет. Откидывает волосы – небрежный жест, огненный водопад за спиной, искры цветных огоньков под занавесками, в паутине колких ресниц. Он пляшет со спящей Мод, и хрупкие-хрусткие птичьи косточки трещат под их ногами, впиваются, прорастают жадными чернилами татуировок сквозь кожу. Ян улыбается – потому что понимает. Потому что у свернувшейся калачиком Мод по ногам вьются чёрные ветви, словно опалённые языками пламени, невидимыми, лижущими ей пятки, и Мод улыбается во сне, Мод рвётся этому огню навстречу.

Потому что из Габриэля растёт цвет, мощной волной накрывает его, синий льётся прямо из глаз, изумруд, бирюза, киноварь – сквозь рёбра, жгутся, неудержимые, живые-живые-живые…

Птичьи следы на снегу – отражения рисунков проводов над городом, сложные руноставы, вязь сложная, узорчатая, самая надёжная защита. Он её так старательно вырисовывает каждый раз, чтобы никакая тьма, никакой ночной зверь не пробрались в этот дом, даже если сама ночь вывернется наизнанку.

– Ты проводишь меня утром? – сонно спрашивает он. Искры в слепых глазах затихают, усмиряются, как волны откатывают на глубину. Только дышать ещё немного сложно от цвета, который, кажется, пятнами остаётся на рубашке.
От нежности, от которой внутри прорастает, разворачивается светлыми блестящими листьями тепло.
– До самого крыльца, – улыбается Ян. Сжимает чужие пальцы. Цвет плещется у Габриэля под кожей от каждого его прикосновения до слёз, звонких дорожек по щекам. Звон их переплетается с пением тихого колокольчика на левой ладони, Габриэль бездумно задевает его кончиками пальцев.
– Когда откроется дверь, – произносит он в тон. И улыбается.

Они засыпают, сидя на полу, затылок Яна прижимается к дивану, на котором крепко спит счастливая огненная Мод. Габриэль спит, уронив голову на руку, пальцами сжимает ладонь девушки. Ему снятся сны, похожие на цветную круговерть, звонкие, прекрасные, никогда не виденные им цвета колышутся, сплетаются в косы и спирали, бьют фонтанами – дыши им, захлёбывайся, ощущай зелёную солонь на кончике языка. Жди, пока смоет всё, чем ты только казался, оставив только то, что ты есть.
Как только откроется дверь.

Все сказки автора: #Саурон_aka_Щастье@cityhaze
Конкурс: #Истинное_Волшебство@cityhaze
#сказка #городская_сказка #cityhaze

@темы: (с), проза

---

[Viperidae Crotalus]

Ты знаешь, теперь я стал рыжим,
Влюбился в жасминовый чай.
Мечтаю пройтись по Парижу,
Однако шагаю за край.
Читаю развратные книжки,
Хотя по морали живу.
Внутри же - мечтателен слишком,
Снаружи - как циник брюзжу.
Я все еще верен основам,
Заложенным вашей рукой.
Ты знаешь, я сильно взволнован,
Совсем не владею собой.
Пока для тебя распинаюсь,
Под чувствами просто трясет
И снова от слез задыхаюсь –
Как больно, что ты уже мертв.

Нуар
22.05.17

@темы: поэзия, (с), Нуар

---

[Viperidae Crotalus]

говори со мной, пожалуйста, говори,
даже если при этом втыкаешь в меня ножи,
даже если не знаешь ни жалости, ни любви,
ты со мной, пожалуйста, говори.

расскажи про закат красивее всех Богов,
про рассветную песнь уличных соловьев.
и финалы бывают добрыми, разве нет?
здесь у каждого будет, по-чесному, свой ответ.
всё зависит от восприятия: красота -
лишь обычная переменная для ума.
кто-то долго дымит на кухне, всё про тебя.
ну а кто-то встречает солнце, крича "ура"
новому дню и началу - прекрасно ведь,
но другие сердца сейчас покрывает медь.

расскажи мне лучше что-нибудь про моря
про планеты, космос, про поезда,
что уходят чуть раньше срока, и про людей,
что за ними гоняются, не считая дней.

о прекрасном каждый волен здесь сам судить,
говорят, красота в любви - сплети воедино нить.
посмотри на картину в целом, со стороны.

а потом расскажи мне,

пожалуйста,

расскажи.

(с) sam hawker

@темы: поэзия, (с), sam hawker

---

[Viperidae Crotalus]

попытайся понять, что бывает другой исход
у того, что с тобой происходит
сейчас,
тогда.

ты бежишь неустанно за целью из года в год,
но однажды проснёшься потерянным навсегда.
для других, для всего, ну, а главное —
для себя:
не бывало дорог, по которым ты мог пройти,
ненавидя, любя, ненавидя,
опять любя,
так, что стали преградой любые твои пути.

и во всех этих пытках вдруг стал незаметным дом, —
тот, в который хотелось прийти бы, уткнувши лоб,
как во что-то родное, куда мы всегда идём,
но приходим — не все,
заплутавши в сплетеньях троп
и не выбрав свою — ту, к которой влечёт душой,
ту, которую выбрать ты можешь отчасти сам.

все мы в поисках смысла и думаем — он большой,
и в попытках найти обращаемся к небесам,
ждём, что кто-то оттуда пошлёт нам простой ответ
и избавит от груза последствий за каждый шаг.

так проходит вся жизнь.
нет ответа.
и много лет
мы не можем понять, отчего так кричит душа.

если верно сказали, что дом —
там, где нас и ждут,
то не так уж и сложно прижаться к тому, кто люб,
чтобы больше не плавать песчинкой в чужом бреду
и не слепо бояться, что ты для кого-то глуп.

попытайся понять, что бывает другой исход,
что душа — это то, что ведёт тебя в свете дней.

и тогда не придётся метаться из года в год
средь чужих и навязанных правд и пустых идей.

(с) Декабрь.

@темы: поэзия, (с), Декабрь

---

[Viperidae Crotalus]

ей - философия, мне - филармония,
этим - Малевича, тем - Пикассо.
утро похмельное - антиутопия,
образ мадонны.

с небритым лицом

Коле - коллекция постеров тостера,
Толику - Толику марочных вин.
вечер в парадной - шахтеры из космоса,
дуем по черной,

а после летим

прямо в объятия антиутопии,
падаем с неба кислотным дождем.

жизнь - это море, а ты тот утопленник,
что захлебнулся

в тарелке с борщом.

(с) В. Бомгард

@темы: поэзия, (с), В. Бомгард

---

[Viperidae Crotalus]

мы не случимся, как не случатся многие.
нам не стучаться в двери, не ставить метки.
не запираться в комнатах, строя клетки,
не наблюдать из окон, как малолетки
все еще учатся верить.
не то что мы.

нам не случиться.
время дает взаймы, но отбирает свое непременно сторицей. нам бы с тобою взять да поуспокоиться. строятся стены принципов. видишь? строятся. и нависают звенящею тишиной. нам не случиться.
можно идти домой.

нам на перронах.
сжатый билет в ладони скомкаешь, будто так убиваешь душу.
сядешь в вагон и невыносимо душно от невозможности высказать, отболеть. мы не вошли друг в друга даже на треть, что же мне так не терпится умереть без его рук, в которых хранится время.
я так устала от жизни, где мы не с теми...

люди твердят: «Анют, а ты что не в теме? мир захватили величие и цинизм! чем ты сильнее, тем выше твой эгоизм. это нормальная практика, мы взрослеем. чувства меняем текстами и работой. семьи сменяются поисками свободы. вера уходит, затем обратившись в знания. люди ломаются, но строят и строят здания. встречи все реже, но к счастью без опоздания. легче живется, правда, от осознания, что сам себе здесь путник и сам палач. кто не усвоил истину, тот незряч. тот недостаточно выращен, посвящен...»

отче глядит и как никогда смущен, что его детище, вот так вот смогло подставиться. что же останется?
что же от вас останется?

(с Анна Оленюк|Please_dont_be_silent)

@темы: поэзия, (с), Анна Оленюк|Please_dont_be_silent

---

[Viperidae Crotalus]

Соколиная песня | Мари Лафитт

Лавка мадам Фалько находилась на главной городской улице. Это был маленький уютный магазинчик без строго определённой направленности. Хозяйка продавала всё, что ей удавалось найти, купить или смастерить. По сути, она была старьёвщицей, но старьёвщицей с причудами – на её прилавки попадали не абы какие товары, а только те, что приходились по вкусу ей самой. Казалось, в её ассортименте было

всё

всё: антикварная мебель, мягкие игрушки, вязаные свитера, потрёпанные книги, флакончики ароматных духов, виниловые пластинки с музыкой на любой вкус, самодельные украшения из бусин и перьев, комнатные растения со всех уголков света и, конечно, фирменные сладости. Сладости от мадам Фалько почитались всем городом за предмет национальной гордости. Булочки в шоколадной глазури, пирожки с яблоками и корицей, тминные кексы, заварные трубочки и печенье с кокосовой стружкой местные ребятишки сметали на ура, да и взрослые от них не сильно отставали. Горожане приходили в лавку не столько как в магазин, сколько как в музей, как в банкетный зал, а то и как в бар – по вечерам хозяйка приторговывала кое-чем покрепче чая и какао. Расхаживая меж прилавков со старинными и редкими вещами, наслаждаясь горячей выпечкой и хорошим вином, люди коротали время, беседовали с друзьями, организовывали поэтические вечера и посиделки с гитарами. Люди любили мадам Фалько, а мадам Фалько любила приютивший её город. И всё-таки, порой посетители замечали в её глазах тоску – какую-то неуловимую, нездешнюю. Как будто её душу что-то мучало, что-то такое, о чём она не могла, не хотела или не имела права распространяться. Однако никто не решался напрямую спросить её об этом – народ в здешних местах был вежливый, пожалуй, даже чересчур, чтил условности и не любил совать нос в чужие дела. А мадам Фалько оно и радовало – она по натуре была скрытной и не спешила раскрывать душу даже лучшим из знакомых.

Никто не знал её настоящего возраста. Ей давали не больше тридцати, однако точную дату её приезда в город и основания лавки никому не удавалось вспомнить. Молодому поколению и вовсе казалось, что этот магазинчик существовал всегда, они просто не могли представить привычный пейзаж без него. Знакомые хозяйки отмечали, что она почти не меняется – казалось, время не властно над её характером, привычками и внешностью, над этими золотыми косами, зелёными глазами, россыпью веснушек, пёстрыми юбками, цветными банданами, кружевными платками и звенящими бусами. Каждое утро она неизменно стояла у окна, набивала трубку чёрным табаком и поглядывала на часы в ожидании первого посетителя. Обычно таковым оказывался какой-нибудь студент, торопившийся заказать у неё чашку кофе по дороге на учёбу, но порой молодёжь опережали старики, приходившие скоротать время за чтением, игрой в шахматы или интеллектуальной беседой. Мадам Фалько была удивительным собеседником. Она умела поддержать разговор на любую тему, от высшей математики до теории музыки, разбиралась едва ли не во всех областях человеческого знания, но никогда не задавалась. Её рассказы звучали как увлекательные истории, как приключенческие романы, а не скучные лекции зазнайки, желающей показать свою образованность. Казалось, не было такой книги, которую она не прочла – а если и была, то она вряд ли относилась к разряду стоящих; такого направления в искусстве, которого она бы не оценила, и такой страны, в которой у неё не водилось бы родственников или знакомых. В её рассказах постоянно всплывали разные имена и фамилии, она часто поминала своих друзей и членов семьи, но на памяти жителей города никто из них не навещал её. Мадам всегда тяготела к одиночеству. Её единственным верным спутником был ручной сокол – вернее, соколица по имени Мэриан.

Мэриан была не менее удивительной личностью, чем её хозяйка. Во-первых, по птичьим меркам она считалась глубокой пенсионеркой, но умирать пока не собиралась. Единственный городской ветеринар как-то осматривал её, когда она подхватила насморк, и заявил, что в остальном её можно назвать абсолютно здоровой. Как и в случае с мадам Фалько, никто не знал, сколько ей лет, но все сходились во мнении, что она живёт с хозяйкой с самого основания магазина. Никто не мог представить эту лавку без птицы – так же, как город без лавки. Во-вторых, Мэриан отличалась не меньшей пунктуальностью, чем мадам. Каждое утро, когда хозяйка стояла у дверей и курила, соколица неизменно сидела на её плече и зорким глазом высматривала клиентов. Видя, что кто-то направляется к магазину, она издавала пронзительный клёкот – то ли приветствуя гостя, то ли оповещая мадам, что к ней явились. Когда посетитель переступал порог – при условии, что это был человек, который ей нравился, – она спешила обслужить его вперёд хозяйки. Забиралась на плечо, перебирала клювом волосы, что-то клекотала на ухо, а то и по-доброму подшучивала – подкрадывалась сзади и выкрикивала боевой клич, от которого студенты проливали кофе, пенсионеры теряли очки, а особо впечатлительные гости могли и поседеть до срока. По вечерам, когда здесь собирались любители вина и поэзии, она неизменно оказывалась в центре внимания. Её манеры сражали горожан наповал – взять хотя бы походку, с какой она расхаживала по столу, выбирая, чем поживиться. Соколица была настоящей леди. И за столом держала себя соответственно – никогда не лезла вперёд других, скромно, но с достоинством, дожидалась своей очереди и всегда с благодарностью смотрела на того, кто осмеливался угостить её чем-нибудь. Порой посетители опасались кормить её тем, что ели сами, хотя мадам Фалько неоднократно говорила, что Мэриан – особенная птица, её можно хоть кислотой поить – всё переварит. Конечно, на эксперименты с кислотой никто не решился, но конфеты, сухарики, зефирных человечков и поджаренные колбаски она сметала на ура, да ещё и шампанским запивала. Иногда, перебрав игристого напитка из чьего-нибудь бокала и слегка захмелев, она принималась потешно танцевать и выделывать петли в воздухе, чем вызывала неподдельную радость зрителей. А после, когда уставшие посетители разбредались по своим квартирам, она тоже возвращалась домой – в подвешенную к потолочной балке старую клетку с истончившимся деревянным дном и позеленевшими медными прутьями. По словам мадам Фалько, её питомица была категорически против ремонта и ни в какую не соглашалась переехать в новое жилище, несмотря на ветхое состояние старого.

Так они и жили – мадам Фалько, Мэриан и их магазин, – а между тем город менялся. Становился больше и современнее, раздавался вширь и в длину, поглощал окрестные деревни и дачные посёлки, выкашивал километры лесов и степей, разживался новыми заводами, фабриками и небоскрёбами, утопал в дыму и чернел от сажи. Вместе с городом менялась и мадам. Тот маленький уютный городок, казалось, застывший вне времени, умирал, и вслед за ним умирала она. Не старела, просто увядала. Худела, бледнела, теряла аппетит, с каждым днём становилась мрачней и задумчивей. В былые времена горожане обратили бы на это внимание, принялись бы судачить, придумывать теории, объясняющие её состояние – одна другой фантастичнее, – да вот беда: её магазин давно не пользовался той популярностью, что прежде. Хозяйка всё так же ждала и курила у порога, Мэриан исправно взлетала ей на плечо, но её радостный крик, за которым обычно следовал скрип двери и звон колокольчика, всё реже нарушал тишину лавки. Прежде здешняя тишина была хрупкой, как в заброшенном храме или в театре за мгновение до того, как занавес взметнётся и зал взорвётся аплодисментами, теперь же она стала тяжёлой, давящей, угрюмой. Мадам Фалько не находила себе места, работа стала ей не в радость, и вскоре она всё забросила. Перестала заваривать по утрам зелёный чай, разводить огонь в камине, смахивать пыль с книжных полок, печь пирожки и поливать цветы на подоконниках – что их поливать, если они и так все пересохли? И вот однажды утром она просто исчезла. Не умерла – её тела не нашли, не уехала – никто не видел, чтобы она паковала чемоданы и шла на вокзал, – просто исчезла. А люди и не заметили. Исчезла и исчезла, им-то какое дело? Никто не тосковал по этой никому не известной одинокой старьёвщице. За редкими исключениями…

Как-то по осени один известный в городе учёный, в бытность студентом имевший обыкновение покупать у неё сладости, захотел нанести визит в магазинчик, с которым у него было связано столько воспоминаний. Ему потребовалось немало времени и усердия, чтобы отыскать это маленькое строение на почти вымершей улочке, некогда считавшейся главной. Наконец его поиски увенчались успехом – как он и ожидал, теперь этот двухэтажный домик с черепичной крышей показался ему куда менее солидным, чем в юности. Он подошёл к двери и постучал – вернее, подёргал кольцо в пасти медного льва, чья голова служила своеобразной ручкой – но ему не ответили. Тогда он толкнул дверь – на его удивление, лавка оказалась не заперта. Учёный осторожно перешагнул порог, вдыхая привычный аромат старых книг и булочек с корицей – конечно, ему почудилось, на самом деле запахи давно выветрились, но ассоциативная память – такая штука… На мгновение ему показалось, что он вернулся во времена своей молодости. Всё было таким же родным и уютным: ряды прилавков и стеллажей, манекены в ретро-прикидах, старый граммофон – ныне он, конечно, молчал, но прежде из него постоянно лился ненавязчивый джаз или по-домашнему торжественная классика. Для полного соответствия воспоминаниям не хватало только хозяйки и её сокола. Знать бы, где они сейчас.

Его взгляд скользнул по клетке Мэриан, которая по-прежнему была прикручена к старой балке ржавой проволокой. Разумеется, птицы на месте не было. Лишь раскрытая нараспашку дверца слабо поскрипывала на ветру.

В этот момент в голове учёного что-то щёлкнуло. Он очень живо представил эту картину: мадам Фалько изящным жестом открывает клетку, и птица, прекрасно понимая, чего от неё хотят, вырывается на свободу, устремляясь к светлому прямоугольнику окна. Хозяйка и прежде выпускала её полетать, но теперь у неё был чёткий приказ – не возвращаться. Лететь, не оглядываясь, не думая, не сожалея, прочь от этих обшарпанных стен, дымящих труб, холодных подъездов, кричащих вывесок, ревущих машин, чужих людей. Туда, где ещё есть шанс выжить…

А что, если так оно и было? Вдруг мадам Фалько была душой этого города? Не того каменного монстра, в которого он превратился, а того уютного, солнечного, живого городка, каким он некогда был? И вот, когда он начал умирать, задыхаясь в отравляющих парах и не видя солнца за новостройками, она покинула его – как и положено душе, когда её тело погибает. Превратилась в соколицу – или просто слилась воедино со своей Мэриан – и упорхнула. Что птице города, она же крылата, не привязана к одному месту, может лететь, куда захочет. А ведь учёному – тогда ещё студенту – давно казалось, что в самой мадам Фалько есть что-то птичье. Лёгкие жесты, летящая походка, зоркие глаза, чуть вздёрнутый нос, похожий на клюв… Да даже имя, помнится, «falco» – это и есть «сокол», только по-латыни. И как он раньше этого не вспомнил?

Размышляя над своей странной теорией, учёный покинул лавку. Ему хотелось бы задержаться, изучить всё как следует, оживить воспоминания, но он спешил на деловую встречу и не мог опоздать. Спустя пару месяцев он попытался найти её снова, но на этот раз безуспешно. Может, он просто плохо искал, а может, её в самом деле снесли – кому нужен заброшенный магазин? Прошёл ещё год, второй, третий, и жители городка окончательно забыли о мадам Фалько. О её выпечке и антиквариате, кофе и пластинках, старом вине и вечерах под хорошую музыку. Только птицу иногда поминали – бывало, один старик шепнёт другому: «А помнишь, у какой-то дамы из числа наших соседей был сокол, не брезгующий конфетами и шампанским? Странное дело, я читал, нормальные птицы от этого дохнут, а тому было хоть бы хны! Просто чудеса! А я всегда говорил, что наш город особенный…» Годы шли, но одно оставалось неизменным. Ощущение лёгкой грусти, витавшее над улицами, словно полупрозрачный шлейф, в спешке брошенный крылатой волшебницей. Это ощущение одолевало всех, кому доводилось хоть раз взглянуть на старые районы города – то, что осталось от его исторического центра. Покатые крыши и скрипучие двери, французские окна и резные коньки, каминные трубы и покосившиеся веранды… Люди, приехавшие в город впервые, сразу проникались ностальгией по тому, чему никогда не были свидетелями. Порой им даже казалось, что они слышат музыку старого граммофона и тихий клёкот где-то в поднебесье. Музыка и клёкот сливались в песню, пронзительную, как иголка, до боли вгрызающаяся в старый винил. Многие жители и гости города пытались записать её нотами, сыграть на том или ином инструменте, придумать слова – они были уверены, что мелодия пришла к ним из ниоткуда, что это просто вдохновение, застигшее их в неподходящий момент. Но ни один из них так и не смог довести начатое до ума. У этой песни был только один автор и только один хозяин.
То была прощальная соколиная песня мадам Фалько.

Все сказки автора: #Мари_Лафитт@cityhaze
Конкурс: #Истинное_Волшебство@cityhaze
#сказка #городская_сказка #cityhaze

@темы: (с), проза, Мари Лафитт

---

[Viperidae Crotalus]

каждый день я тебя ищу, среди птиц перелётных стай, по следам, закоулкам, рекламным щитам, афишам...
каждый день я брожу по все новым дворам, местам и, надеюсь, что это когда нибудь станет тише...
что тоска по тому, кого, кажется, не встречал, рассосется, как в небе свинцовая злая туча.
что сказать, если мне с этих мест не видать причал. я надеюсь, что это когда-нибудь станет лучше,
что мой курс будет правильно выбран и до конца я смогу оставаться себе безнадежно верным, а пока... я не вижу во сне твоего лица, но когда-то дождусь и узнаю всенепременно,
что, помимо понятных, простых и пустых вещей, есть глубокие и настоящие силой чувства, что среди бесполезно потраченных серых дней мы способны всю жизнь один миг превратить в искусство,
но сейчас я сжимаю всю волю свою в кулак
и ни взглядом, ни жестом, ни словом, ни даже видом...
я ищу тебя, честно, повсюду и только так.
я ищу тебя.
только
себя никогда не выдам

(с) Екатерина Волкова

@темы: поэзия, (с), Екатерина Волкова

---

[Viperidae Crotalus]

молодость
молодость -
белая птица
ветру поддавшись, отбилась от стаи.
люди стремятся тебе покориться -
ты никому покоряться не станешь,
и ни минуты не высидишь в клетке,
рвешься на волю и машешь крылами.

дни ускользают, рисуя отметки
красным, и числа обводят кругами.

что же тебе не ночуется, птица,
в доме моем - ты как будто чужая,
бьешься, желая свободой напиться,
и год за годом меня покидаешь?
не удержать тебя - руки разжаты.
жить тороплюсь - утекают рассветы
талой водой. утекают закаты,
близится к титрам моя кинолента.

взгляд, переполненный чувством потери,
и в отражении мне не семнадцать.
та, что глядит на меня с недоверием,
вроде бы - я (но могу ошибаться)
молодость
молодость -
белая птица
ветру поддавшись, отбилась от стаи.
люди стремятся тебе покориться -
ты никому покоряться
не станешь.

© Элена Хачемизова

@темы: поэзия, (с), Элена Хачемизова