Такий він весь тонкий, голубокровий, інтелектуальній, лінивий і йобнутий (с)
мой острокрылый аист, мой обмелевший омут...
сердце ревело громко, спазмом ломило шею,
"я был вчера так неистово, тонко тобою тронут,
шёлком твоей улыбки сбрежу и обомлею".
снится мне всяко-разно, с муками ада вровень -
хлопок чужой постели гладит родную кожу.
мне бы проснуться, знаешь, и ничего не помнить,
мне бы отбросить нахуй чёртову эту ношу.
сердце не даст забыться. ноги несут в погоню,
времени маховик изобрести б по-скорому,
я упивалась счастьем, гладя твои ладони,
я упиваюсь ложью, пялясь куда-то в сторону.
время штампует клейма, правя в своей стихии,
толпы скандируют битое "мы никому не верим".
я, как и мир, медлительно двигаюсь к энтропии -
часто курю табак и ложе для зверя грею.
"глаз - не алмаз, малышка" - голос внутри утешит,
мы - как собаки в поиске рук кормящих,
шершавыми языками, увы, не залижешь бреши,
ласковыми словами не излечить незрячих.
я закрываю веки (кто бы поднял их утром),
яркость картин под ними радует и пугает,
твой силуэт под ними плещется перламутром,
нежно берёт за руку, шепчет и исчезает.
мой острокрылый аист, мой обмелевший омут...
имя твоё всуе отныне произносить не смею,
будь я чуть-чуть мудрее - было бы по-другому.
в треморе предрассветном
лелею
свою
потерю.
(с)
сердце ревело громко, спазмом ломило шею,
"я был вчера так неистово, тонко тобою тронут,
шёлком твоей улыбки сбрежу и обомлею".
снится мне всяко-разно, с муками ада вровень -
хлопок чужой постели гладит родную кожу.
мне бы проснуться, знаешь, и ничего не помнить,
мне бы отбросить нахуй чёртову эту ношу.
сердце не даст забыться. ноги несут в погоню,
времени маховик изобрести б по-скорому,
я упивалась счастьем, гладя твои ладони,
я упиваюсь ложью, пялясь куда-то в сторону.
время штампует клейма, правя в своей стихии,
толпы скандируют битое "мы никому не верим".
я, как и мир, медлительно двигаюсь к энтропии -
часто курю табак и ложе для зверя грею.
"глаз - не алмаз, малышка" - голос внутри утешит,
мы - как собаки в поиске рук кормящих,
шершавыми языками, увы, не залижешь бреши,
ласковыми словами не излечить незрячих.
я закрываю веки (кто бы поднял их утром),
яркость картин под ними радует и пугает,
твой силуэт под ними плещется перламутром,
нежно берёт за руку, шепчет и исчезает.
мой острокрылый аист, мой обмелевший омут...
имя твоё всуе отныне произносить не смею,
будь я чуть-чуть мудрее - было бы по-другому.
в треморе предрассветном
лелею
свою
потерю.
(с)